Царская дыба [= Государева дыба] - Александр Прозоров

— Осторожней, ты меня забрызгаешь, — попросил его епископ. — Успокойся, все уже позади. Зато теперь ты перестанешь мерзнуть и бояться.

Поток живительной молодой крови иссяк, и одновременно обмяк служка, безвольно упав на колени.

Правитель здешних земель оттолкнул его в сторону, позволив телу медленно сползти в воду, а сам остановился над наполненной до краев емкостью, зябко засунув руки в рукава и громко призывая:

— Коммен зи хирхер алле, фер труцицх инд тирхц мих нихт, вер сиет нуд сиенд нихт, вер аух вей акц не знает, придите живые и мертвые, айлукси ерегти нерожденные, коме кновинг анд нот кновинг…

В его речи путались русские и немецкие слова, французские и английские, слова вовсе неведомых на Земле языков, а многие призывы и вовсе не произносились вслух, предназначенные для совершенно иных ушей. Но не смотря ни на что призыв был услышан и понят, и вскоре в воздухе захлопало великое множество крыльев.

Первыми примчались мохнатые крылатые малыши — анчутки, похожие расцветкой и повадками на кошек, но только с человеческими руками и ногами, и рогатой головой. Они тут же устроили воздушный хоровод, ныряя вниз и тыкая мордочки в предложенное угощение. За ними примчались неотличимые от летучих мышей криксы, и почти одновременно полезли из воды пухлые розовощекие младенцы-мавки и голые зеленоглазые лопатницы. Неведомо как возникла золотоволосая полуденница, зачерпнула молоко ладонью, затем еще и еще, но вскоре отступила под напором более голодных гостей. Появился монах-болотник и, раздвинув корявым посохом прочую нечисть, наклонился к кадушке. Примчались веселые берегини с прозрачными стрекозиными крыльями, выбрался на холмик одетый в белые развевающиеся одежды жыцень, несколько толстокожих леших, жадно зашипела неотличимая от болотной гадюки рохля. За более крупными существами подошли маленькие неповоротливые баечники, и мохнатые овинники, помахивающие длинной голой рукой. Зашебуршалась вверх по стенкам кадки всякая мелкая шушера вроде бурых и зеленых моховиков, одетых в травяные юбочки луговых, сереньких лесавок. Под конец появилась ленивая бабка-коровница, обычно ленящаяся ходить сама и тайком катающаяся на телегах от деревни к деревне. Она сунула вперед руки-грабли, согнула их к себе и принялась старательно облизывать.

Вскоре на лысой болотной кочке выросла огромная куча-мала из дорвавшихся до редкостного лакомства самых непохожих существ. Под конец дерптского епископа едва не столкнули в воду — но, по счастью, пир начал потихоньку затихать, а количество собравшихся на острове существ — уменьшаться. После полуночи правитель западного берега Чудского озера остался здесь и вовсе один.

Господин епископ поднялся, подошел к кадушке и достал со дна оказавшийся ненужным никому из нечисти перстень. Добродушно хмыкнул и одел его обратно на палец.

Он прекрасно знал древних обитателей этой планеты, поскольку в шкуре кое-кого из них ему тоже довелось побывать.

Знал, что большинство из них к роду двуногих совершенно безразличны, некоторые доброжелательны, а некоторые и враждебны. Но знал он и то, что два человеческих изобретения оказались несказанно вкусны для древней нежити: хлеб и молоко. Именно ради маленькой порции молока и горбушки хлеба готовы помогать хозяину в его делах овинники, домовые и кикиморы, именно их годами выжидает в темных углах терпеливый рохля, именно за их отсутствие мстят банники, криксы и баечники. Только молоком можно выманить к ненавистному человеческому жилью лесавок, болотников или мавок.

Но знал дерптский епископ и то, что молоко можно отравить — живой кровью. Живая кровь находит себе новую обитель, а душа нежити — пристанище в молочном амулете. И силе этого амулета не сможет противостоять никто из таящихся обитателей подлунного мира.

Священник повернул перстень камнем вовнутрь и сильно сжал, согревая живым теплом. А потом резко вытянул руку вперед и приказал:

— Приведите их к моему дому!

По иронии судьбы, первой пострадала Инга. Она шла следом за лошадьми, подгоняемая дядюшкой, и внезапно вскрикнула, схватившись за шею.

— Что опять? — недовольно буркнул Картышев.

— Меня кто-то укусил!

— Подумаешь, комары…

Но тут певица поднесла руку к глазам и испустила такой истошный вопль, что все люди мгновенно оглохли, еще минут десять пребывая в блаженной тишине — ладонь девушки оказалась настолько окровавленной, что темные черные капли падали с нее на сочную, изумрудно-зеленую траву, прибивая листву к земле.

Почти одновременно вскрикнул от боли идущий замыкающим Алексей и с ужасом воззрился на змею, вцепившуюся мертвой хваткой ему в голень — но оглохший отряд его не услышал. Парень попытался перебить гадюке спину прикладом, потом отрубил голову мечом — но голова продолжала стискивать добычу, а обрубок с внезапной быстротой выпростал новую голову и вцепился в ногу рядом со старой.

— А-а-а… — воин попятился назад и тут получил самый неожиданный, хлесткий удар: низкой веткой липы по лицу. — А-а-а…

Он рубанул ветку мечом — та бессильно упала на землю, а его принялись жарко охаживать другие. Алексей направил в сторону дерева мушкетон, нажал на спуск, потом еще и еще, и только тут вспомнил, что у оружия не зажжен фитиль.

Всхрапнули и понесли в сторону лошади — Прослав повис на поводьях первой, успевший более-менее оклематься после ран Малохин натянул поводья другой, но чистокровный арабский жеребец, высоко взбрыкивая задними ногами, унесся в чащу.

В воздухе загудело, и на отряд из крон ближайших деревьев ринулись крылатые, рогатые кошки. Они злобно шипели, вцепляясь когтями в руки и лица, хватая людей зубами, пытаясь ударить крыльями. Пожалуй, они смогли бы разорвать людей в клочья, но Зализа перед выходом из замка приказал одеть доспехи — чай, по чужой земле идут — и холодное железо смогло неплохо защитить воинов даже от бесовских когтей.

— Руби, их, руби! — столкновений с мечами и саблями крылатые кошки не выдерживали: они разваливались на куски, в их телах открывались широкие влажные раны, перепончатые крылья рвались в клочья. На несколько мгновений воздух расчистился, и одноклубники, привыкшие больше доверять огнестрельному оружию, торопливо запалили фитили.

— Алексей, что с тобой? — Росин подбежал к вырвавшемуся из объятий липы товарищу.

— Нога… — чуть не плача, ответил тот.

Костя присел, чертыхнулся, увидев висящую на ноге змею, выхватил нож

— Я пробовал… Головы новые отрастают.

— Сейчас… — Росин взялся сперва за голову: всунул нож под верхнюю челюсть, повернул, выдавливая зубы из раны, кинул голову на землю, придавил ее ногой, и тут обратил внимание на тихий зловещий шорох: это расползались в стороны из травы уже изничтоженные было кошки. На телах некоторых из них еще сохранялись следы ран, но большинство казалось совершенно целыми! Крылатые кошки торопливо забирались по стволам обратно в кроны.